Окончание. Начало здесь

Через год после побега, в октябре-ноябре 1970-го в разных странах "свободного мира" — Великобритании, Франции, Западной Германии, Италии, Швеции, Соединённых Штатах — одно за другим стали выходить новые переводные издания романа Кузнецова "Бабий Яр". Это был текст, не только освобождённый от цензурного вмешательства, но и существенно доработанный автором после того, как он "выбрал свободу". Для того чтобы читатели могли со всей наглядностью увидеть — как именно работает советская цензура, цензурные купюры в этих изданиях были выделены курсивом, а позднейшие авторские добавления взяты в квадратные скобки.

Точно в таком же виде вышло и первое издание "Бабьего Яра" на языке оригинала — его выпустило в том же 1970 году базировавшееся во Франкфурте-на-Майне энтээсовское издательство Possev-Verlag. Книга имела большой спрос, и энтээсовцы ещё дважды — в 1973 и 1986 годах — осуществляли допечатку тиража с указанием, что это были второе и третье издания. Стоит ли лишний раз упоминать о том, что в СССР эта книга незамедлительно попала в чёрные списки изданий, запрещённых ко ввозу и распространению на его территории. Однако никакой железный занавес не в состоянии полностью изолировать одну страну от остального мира, а при наличии Самиздата пытаться блокировать циркуляцию "антисоветской" литературы в критически настроенных по отношению к коммунистическому режиму слоях населения было делом столь же бессмысленным, сколь и бесполезным.

* * *

Последние годы жизни Анатолия Кузнецова прошли в Англии. Там он прожил почти безвыездно всё отпущенное ему судьбой время — девять лет, десять месяцев и девятнадцать дней.

Материально он не нуждался — на полученные от западных издателей (в Англии это был "Джонатан Кейп", в США — "Фаррар, Страус энд Жиру") крупные авансы[1] и последующие роялти Кузнецов приобрёл трёхэтажный дом в одном из лондонских пригородов и автомобиль, о котором мечтал с детства. С первого раза сумев сдать сложнейший английский экзамен на получение водительских прав, он за рулём своего "Хиллмэна Авенджера" исколесил всю Англию — вдоль и поперёк, заезжая в такие уголки, где нога русского человека не ступала прежде никогда. Совершая эти поездки, Кузнецов совмещал приятное с полезным — помимо знакомства со страной пребывания он, будучи страстным грибником, также собирал в английских лесах грибы — то есть, с точки зрения англичанина, занимался делом странным и непонятным.

Страсть к "тихой охоте" однажды сыграла с Кузнецовым злую шутку. Приехав поздним вечером в незнакомую ему лесную местность, он разбил палатку возле непонятных столбов с натянутой на них колючей проволокой, намереваясь, отоспавшись, с раннего утра ударить по подосиновикам и маслятам. Но намерению его сбыться было не суждено — посреди ночи грибник был разбужен светом фонаря в лицо и требованием назвать своё имя и предъявить документы. В качестве аргумента, подтверждающего обоснованность требования, в лицо Кузнецову смотрел также ствол автоматической винтовки. Оказалось, что вечером он поставил палатку возле периметра военной базы, на которой были размещены ракеты с ядерными боеголовками, и совершавший ночью обход территории патруль наткнулся на неё и был этим обстоятельством изрядно озадачен. Стоит ли говорить о том, во что превратилось удивление британских военных, когда они узнали, что перед ними — русский. Но кончилось всё, разумеется, хорошо. А история про то, как писатель Анатоль был пойман при попытке поискать грибов на территории сверхсекретной ракетной базы, стала одной из фирменных баек "Русского Лондона" и многие годы обыгрывалась и в застольном трёпе "ни о чём и обо всём", и в литературных произведениях — например, в романе эмигрантского писателя Зиновия Зиника (Глузберга) "Руссофобка и фунгофил". Очень смешная книга.

* * *

С ноября 1972 года и до последних дней жизни Анатолий Кузнецов работал на американской радиостанции "Свобода" — в лондонском её корреспондентском пункте, располагавшемся в доме №7а на Графтон-стрит. Устроил его на эту весьма непыльную и хорошо оплачиваемую службу Леонид Финкельштейн, более известный под фамилией Владимиров.

Финкельштейна и Кузнецова объединяла схожая судьба — оба принадлежали к одному поколению и оба были дефекторами — с той лишь разницей, что Финкельштейн был не писателем, а журналистом, и свободу выбрал, попав в Лондон не как командировочный, а как турист, и произошло это не в 1969 году, а тремя годами раньше. Познакомился Кузнецов с Финкельштейном в тот самый день 28 июля 1969 года, когда приехал к Дэвиду Флойду, а тот, опасаясь возможной провокации, вызвал к себе также и Финкельштейна, который в ту пору уже работал на "Свободе". С того самого дня Леонид Финкельштейн на долгие годы стал одним из самых близких друзей Анатолия Кузнецова и пребывал в этом статусе почти до самого конца его жизни, когда между ними произошёл какой-то личный конфликт и отношения были если и не прерваны, то серьёзно нарушены. О своей дружбе с Кузнецовым Финкельштейн написал в его до сих пор не изданной в полном виде книге "Жизнь Номер Два"[2], однако этот рассказ пестрит всевозможными неточностями и умолчаниями. Первые легко объяснимы — аберрацией памяти весьма пожилого мемуариста (книга писалась, когда Финкельштейну было далеко за семьдесят), со вторыми дело обстоит гораздо сложнее. Но эта история не является темой настоящей публикации.

Руководство Русской службы радиостанции "Свобода" предоставило Анатолию Кузнецову полный карт-бланш — говорить он мог обо всём, о чём хотел. Единственным ограничением был хронометраж — длительность передач из авторского цикла "Беседы Анатолия Кузнецова" не могла превышать тринадцати с половиной минут. В соответствии с этим форматом Кузнецов и работал — еженедельно записывая в лондонской студии "Свободы" свою тринадцатиминутную беседу. О чём он рассказывал слушателям по ту сторону железного занавеса? Обо всём, что его волновало. Как он это делал? Так, как об этом вспоминал в некрологе его коллега Владимир Матусевич, будущий главный редактор Русской службы эпохи "золотого века" "Свободы" (1986–1993 годов):

"Он приходил к микрофону с обнажённой душой, беззащитный в своём доверии к слушателям, своём всепроникающем желании поведать о светлой радости бытия. О пронзительном счастье, что испытывал он, собирая грибы в английском лесу или бродя босиком по кромке морского прибоя. Или обзаведясь новой игрушкой — хитроумной пишущей машинкой. И боль его, гнев, с какими говорил он о проклятой скудости советского бытия — духовной, материальной, социальной, — они были суть отчаяние доброго, совестливого человека, который не может примириться с мыслью, что вот он — бессилен разделить простейшую, насущнейшую радость свободы со своими соотечественниками"[3].

Все американские начальники — и тогдашний президент радиокорпорации Вальтер Скотт, и сменивший его в должности Фрэнсис Рональдс, и вице-президент по продукции Роберт Так, и главный редактор Русской службы Мэтью Дьяковски — работу Кузнецова ценили очень высоко. Это легко объяснимо. В первые два года, до появления на "Свободе" таких знаковых голосов, как Александр Галич, Владимир Максимов, Виктор Некрасов, — Кузнецов был единственным бывшим советским писателем "с именем", работавшим на этой радиостанции, а это в глазах американской бюрократии имело особенную ценность. Кроме того, Кузнецов работал не халтуря, выкладывался перед микрофоном действительно с обнажённой душой — сколь бы пошло ни выглядела эта использованная Матусевичем метафора.

В новогодней программе Русской службы, вышедшей в эфир 31 декабря 1977 года, рассказывая о том, как прошёл его уходящий год и чем он намеревается заниматься в году приходящем, Анатолий Кузнецов сказал:

"Тысяча девятьсот семьдесят седьмой год я закончил, собственно, тем, что написал и прочёл мою сто девяносто девятую беседу для Радио "Свобода". <...> Мне нравится это делать. Главным образом потому, что здесь я ни в чём не ограничен. Говорю на любую тему — о чём угодно, о чём сегодня думаю или буду думать завтра.

И потом, я считаю, что в наши дни наиболее эффективный путь для проникновения слова — Слова — в Советский Союз — это радио. Русский писатель может написать на Западе хоть десять, хоть пятьдесят книг. Но если из них проникнут в Советский Союз считаные экземпляры, то одно его выступление по радио может быть куда более эффективным — ну хотя бы в смысле количества людей, до которых оно дойдёт. Даже при наличии этой одной из самых варварских выдумок нашего века — глушения.

Что я буду делать дальше?

Ну, в первых днях января будет, значит, моя двухсотая беседа.

А потом желаю себе написать ещё двести.

Потом — ещё, что ли, двести..."[4]

Сделанному Анатолем Кузнецовым самому себе пожеланию сбыться было не сужено. Не было ни двухсот бесед, ни тем более четырёхсот. Не было даже ста. В наступившем на другой день году голос Кузнецова прозвучал на самых коротких в мире волнах не пятьдесят два раза, как этого следовало ожидать, а только тридцать два. И ещё трижды — в следующем, 1979-м. И всё.

* * *

Общеизвестно: фатальные неприятности имеют обыкновение обрушиваться на голову человека внезапно, когда их меньше всего можно ожидать. Ровно это и произошло в жизни Анатолия Кузнецова. Произошло утром 5 сентября 1978 года, когда, как сам он рассказывал радиослушателям семь месяцев спустя, после бессонной ночи (Кузнецов писал очередной радиоскрипт) он сел завтракать — "и вдруг словно два ножа ударили в грудь и пошли разрезать грудную клетку на две части"[5].

Жена Анатолия Кузнецова, Иоланта Райт[6], вызвала скорую помощь. Писатель был госпитализирован. Обследование, проведённое в госпитале, показало классический инфаркт. Пациенту был прописан постельный режим и назначена соответствующая тяжести болезни терапия.

Однако на больничной койке Кузнецов пробыл не более недели.

Двенадцатого сентября 1978 года в английских СМИ грянула сенсация: газеты, радио и телевидение наперебой стали сообщать о том, что накануне в Лондоне скончался болгарский писатель-политэмигрант Георгий Марков, работавший в болгарской редакции Би-би-си. В принципе, в самом факте внезапной смерти Маркова не было бы ничего сверхъестественного, если бы не попутно делавшиеся сообщения о том, что британская полиция считает его смерть не естественной, а следствием покушения, осуществлённого неустановленным лицом (или лицами) посредством отравления. Это был тот самый получивший всемирную известность укол зонтиком на автобусной остановке "Мост Ватерлоо" — террористический акт, осуществлённый тайной полиций коммунистического режима Болгарии, возглавлявшегося Тодором Живковым, считавшим Георгия Маркова своим персональным врагом.

Как только начало раскручиваться "дело Маркова", из Парижа поступило сообщение, что там двумя неделями раньше точно таким же образом — уколом зонтика — пытались ликвидировать другого болгарина — Владимира Костова. Костов, сам бывший гэбист, был, в отличие от гуманитария Маркова, человеком, хорошо осведомлённым о методах своих коллег. Поэтому, получив укол зонтиком на эскалаторе парижского метро, он сразу всё понял и немедленно обратился в американский военный госпиталь в Париже с требованием детально исследовать его рану. И каково же было изумление американских хирургов, когда они извлекли из неё крохотную капсулу, начинённую рицином. Поскольку времени с момента покушения прошло всего ничего, яд ещё не начал всасываться в кровь, и Владимир Костов остался жив. Георгию Маркову, уколотому 7 сентября, не повезло — он не обратил на этот факт внимания, а когда обратил, было уже поздно. Но пустая капсула в его теле оставалась и была извлечена и предъявлена в качестве доказательства убийства.

Узнав обо всём этом, Анатолий Кузнецов, по-видимому, решил, что коммунистические режимы начали акцию по уничтожению своих политэмигрантов и перебежчиков, и сильно испугался. Он потребовал немедленной выписки из госпиталя — и, несмотря на уговоры пытавшихся его образумить врачей, настоял на своём, утверждая, что дома он выздоровеет скорее.

Уверенности этой сбыться было не суждено. 18 сентября Анатолия Кузнецова поразил второй инфаркт, ставший гораздо более тяжёлым, чем первый. Повторная экстренная госпитализация завершилась клинической смертью, настигшей Кузнецова на реанимационном столе. Проявив чудеса профессионализма, английские кардиологи вернули его с того света.

Процесс выздоровления и последующего восстановления сил занял более полугода. Радио предоставило Кузнецову оплачиваемый отпуск по болезни и было согласно ждать его возвращения на работу столько, сколько потребуется.

В апреле 1979 года Анатолий Кузнецов возобновил свои радиобеседы. Однако после третьего выпуска они снова были прерваны. Состояние Кузнецова вновь резко ухудшилось. Последовала очередная госпитализация с подозрением на инфаркт. Подозрение не оправдалось, однако нарушения в работе системы кровообращения были столь серьёзны, что врачи настояли на его пребывании в госпитале под наблюдением и продержали на больничной койке больше месяца. Наконец, Кузнецов был выписан с настоятельной рекомендацией отказаться от курения и не заниматься никакими тяжёлыми физическими и стрессоопасными работами.

* * *

Тринадцатого июня 1979 года Анатолий Кузнецов посетил службу и вернулся домой раньше конца рабочего дня. Сказав Иоланте, что устал и хочет немного полежать, ушёл на второй этаж, в спальню, и уснул. Проснувшись, спустился вниз. Увидев жену, сидевшую на диване вместе с их общей близкой подругой, приехавшей в гости, пока он спал, и разговаривавшую с ней о чём-то женском, с наигранным раздражением заметил: "Ну что, бабы? Всё треплетесь, а кофе мужику сварить — задницу от дивана оторвать — никак, да?" И, когда Иоланта вскочила, чтобы идти на кухню, остановил её порыв движением руки: "Сиди, сиди... Я сам".

Минут через десять, когда обеспокоенная его долгим отсутствием Иоланта вошла на кухню, она увидела выкипающий на огне кофейник и мужа, сидящего на табурете, откинувшегося к стене. Выглядел Анатолий Кузнецов как живой — с той лишь разницей, что он был мёртвый.

Желающие положить пару гвоздик на могилу Анатолия Кузнецова должны найти её на Хайгейтском кладбище в Лондоне. Том самом, где был похоронен Карл Маркс.

 

[1] Некоторое количество фунтов стерлингов от этого предприятия попало и в карман Дэвида Флойда — англоязычное бесцензурное издание романа "Бабий Яр" вышло в Великобритании и в США в переводе несостоявшегося советского шпиона.

[2] См.: Владимиров Л. Жизнь Номер Два // Время и мы (Москва — Нью-Йорк). 1999. №144. С. 252-267.

[3] Матусевич В. Памяти Анатолия Кузнецова. Радио "Свобода". 1979 г. Эфир.

[4] Радио "Свобода". 1977. 31 декабря. Эфир.

[5] Радио "Свобода". 1979. 13 апреля. Эфир.

[6] Рассказ о семейной жизни А. Кузнецова в Англии не входит в задачу данной публикации.

Павел Матвеев

Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl + Enter